Самое Тихое Время Города - Страница 134

134

Оттуда, от безликого воинства, выехал всадник. Хрипло, словно заревело неведомое чудовище, провыл рог с той стороны. Галахад опустил забрало. Сердце Агловаля билось где-то в горле. «Государь мой Господь и Пресвятая Дева Мария!»

Так быстро, так коротко, так буднично – всадники помчались навстречу друг другу, безликий воин рухнул наземь и уже не поднялся. Галахад молча вернулся к своим рыцарям. С той стороны раздался многоголосый злобный вой – и серая стена начала двигаться.

«Государь мой Господь и Дева Мария!»

В небесах раскинул крыла черный ангел. И бледная дева с изогнутым мечом сопутствовала ему.

«Холодно».

Васильев раздраженно удивился этой мысли. Какое там холодно, сейчас будет жарко. А вообще, конечно, холодно. Все отсырело, отпотело, а остыть от прежней атаки уже успел.

– Опять ползут, – сквозь зубы простонал Коваленко и выругался. Сплюнул. – Что делать-то будем, сержант, а?

– Драться будем, – просипел Васильев. В горле першило.

В воздухе висел кислый пороховой дым. Лениво и неспешно падал редкий мокрый снег. Две оставшиеся в живых сестрички продолжали с тихим упорством утаскивать раненых, хотя уже видно, что до конца передышки не успеют.

Утробное урчание приближалось.

Танки. Чертовы танки.

Васильев огляделся по сторонам, хотя и так знал, что их тут осталось всего ничего. На ногах пятеро бойцов, остальные либо убиты, либо немногим лучше убитых. И командиры… да нет больше командиров, он командир, и все тут. Так что тебе отвечать, Андрюха.

Васильев снял варежку, подышал на замерзшие пальцы. Патронов мало, пушка погибла, одни гранаты, и всем конец. Вариантов нет. Мыслей об отступлении не было, одна злая тоска, что полягут они все тут, и никто не узнает, как они тут полегли. И не увидит он победы.

Ну хотя бы прикончит этот поганый Танк с распластавшимся по броне крестом-пауком.

За Танком тянулся серый грязный выхлоп – даже не выхлоп, а какой-то жгут, щупальце, уходящее куда-то совсем непонятно куда. И вот в этом самом щупальце и была вся пакость.

Он не сомневался, что победа будет. Но почему-то знал – даже не был уверен, а знал, что этот чертов Танк опять пройдет по этой высотке, по их телам, и что-то очень важное не случится.

Опять? Почему – опять?

Времени на размышления не было. Танк возник из снежного дыма, как древнее чудовище. Дракон в железной чешуе.

Васильев почему-то знал, что сейчас случится. Сейчас он встанет. Поднимет связку гранат. И пойдет навстречу Танку. И никто не нарушит их поединка – ни те в касках, что выныривали, пригнувшись, из сумрака, ни пули, ни другие, младшие танки-драконы – никто. И если он все же убьет на сей раз этот Танк, то…

…Васильев лежал на спине, глядя в серое небо.

«Не хочу смотреть, сколько от меня осталось».

Он чуть скосил глаза и с удовлетворением увидел вздыбившийся и застывший черный Танк. Паук на броне почернел и сдох.

Теперь все будет, как надо.

Откуда-то вынырнуло лицо.

– Варя… – одними губами проговорил он. – Ты… почему здесь? Кто жив? Где… танки?

– Все, все кончилось, – торопливо прошептала черноволосая и черноглазая сестричка.

– А ты ведь не Варя… А-а… глаза-то у тебя…

– Верно. Зови меня Мара.

Васильев вдруг почувствовал теплые слезы на глазах.

– А я-то думал, ты курносая и страшная…

Женщина улыбнулась:

– Узнал-таки. Ну тогда вставай, солдат.

– Куда ты меня? В ад или в рай?

Женщина засмеялась:

– Еще чего захотел. Чтобы сразу туда или сюда – это очень в жизни постараться надо.

– Так я же в Бога не верю.

– Зато Он в тебя верит, солдат. Идем.

– Куда? – Васильев поднялся. Он сейчас был выше Танка, выше леса, выше неба. «Летим?» – подумал он.

– Сражаться. Ты же солдат. Вон твои ребята тебя ждут, а ты все тянешь.

Васильев посмотрел туда, куда указывала Мара. Ребята махали ему, и даже лейтенант Петрачев был совсем живой, даже голова у него была, совсем целая голова, и лицо румяное, и все были совсем живые. Васильев проглотил комок, заклинивший горло, и пошел к ним.

«В ночь на первое ноября 1941 года в районе поселка Н шли бои местного значения».

Тень упала на страницу. Ли неторопливо поднял голову, закрыл книгу. Вопросительно посмотрел на гостя.

– Не встанешь? Не поприветствуешь?

Ли чуть наклонил голову вбок.

– Я тебя в гости не звал. Не будет тебе привета.

– Но зайти-то можно?

Ли еле заметно усмехнулся:

– Входи, если не боишься.

Гость одним по-нетопырьи быстрым движением вошел и сел. Почти беззвучно. Он был изящен и бледен.

– Я снова пришел с тем же.

– И ответ тебе будет тот же.

Гость так же быстро, как сел, поднялся.

– Боишься? – На его остром лице мелькнула хищная острозубая улыбка.

Ли пожал плечами, склонил голову набок.

– Последний раз, когда ты приходил ко мне, у тебя на рукаве была свастика. А теперь ты что-то без клейма, а? Приткнуться некуда? – Ли откинулся на спинку стула, чуть опустил веки. Потянулся. – Пора бы уж и понять – я не вступлю с тобой в бой. Сейчас – нет. – Он снова уткнулся в книгу.

– А ведь твои друзья сейчас сражаются. Многие умрут. Они ведь просто люди. Смертные, хрупкие, жалкие. И ты, такой благостный, такой милосердный, не заступишься за них? Из-за дурацких запретов? И будешь сидеть, пока они умирают?

– Запрет и данное слово – разные вещи. – Он оторвал взгляд от книги. – И я не дам повода ни тебе, ни твоему хозяину вступить в бой. Что же ты сам-то запрета не нарушишь? Что меня подталкиваешь? Начни сам!

Гость стиснул зубы, раздул ноздри.

– Ты думаешь, червяк, что ты так важен? Кто-нибудь да сдастся!

134